5

 

 

«Концепция», о которой идет речь, не выступает со всей очевидностью, но играет определяющую роль в романе А. Рыбакова. Наиболее ясно она раскрывается в проходящем через роман противопоставлении «европейского» и «азиатского» начал. Тема эта чаще всего присутствует во внутренних монологах Сталина, который ставит вопрос так: Ленин «думал управлять Россией европейскими методами, а в НЕМ, Сталине, видел азиата». Или в другом месте романа Сталин думает о Кирове: «Он ориентирован не на Восток, а на Запад — он и это перенял у петербургских, ведь они считают себя европейцами». Но и в авторском тексте Сталин назван, например, «неумолимым азиатским    богом»  (выделено мною. — В. К.). В наше время, надо сказать, странно звучит само уже противопоставление Европы и Азии, которое еще имело какие-то основания в прошлом. Ведь именно Европа создала в XX веке фашистские диктатуры в Германии, Италии, Испании, Португалии. Или, может быть, Рыбаков полагает, что эти явления также были экспортированы в Европу из Азии? Но истолкование самого явления Сталина как «азиатского» — это только внешний слой смысла романа. В более осторожной, непрямой форме роман навязывает мысль, что Сталин — это, так сказать, специфически русское явление. До того как Сталин утвердил свой культ, страной, мол, правили люди «европейского» склада, и все было хорошо. А Сталин-де перевел страну на «русский» путь, и все стало плохо. Эта «идея» высказывается в романе, повторяю, не со всей определенностью и отчетливостью, но зато при каждом удобном случае, пронизывая все повествование. Сталин в романе постоянно рассуждает о русской истории, о Москве, о своеобразии духа народа и т. п. Итак, Сталин, мол, повернул на «русский» путь (вместо «европейского») — отсюда и проистекает чудовищное насилие, ведущее к неисчислимым жертвам. В этой связи в романе возникают имена Ивана Грозного и Петра Первого, которые, так сказать, послужили «образцами» для Сталина — естественно, специфически «русскими» образцами. Что сказать по этому поводу? Прежде всего, нетрудно разглядеть нелепый парадокс в самом обращении к фигуре Петра Первого: ведь Петр всецело ориентировался именно на Европу, и многие его ближайшие, вдохновители и сподвижники были выходцами с Запада. Подавляющее большинство казненных при Петре — это 1182 бунтовщика-стрельца, а руководил их казнями шотландец Патрик Гордон. Словом, едва ли допустимо видеть в Петре образец специфически «русского» (или «азиатского») деятеля. Что же касается Ивана Грозного, то обилие казней при нем объясняется отнюдь не его «русскостью», а тем, что он правил в XVI веке. Современные историки А. А. Зимин и А. Л. Хорошкевич справедливо говорят в своей книге «Россия времени Ивана Грозного» (1982): «Иван IV был сыном... жестокого века... Шведский король Эрих XIV запятнал себя не меньшим количеством убийств, чем Грозный. Французский король Карл IX сам участвовал в беспощадной резне протестантов в Варфоломееву ночь 24 августа 1572 года, когда была уничтожена добрая половина родовитой французской знати. Испанский король Филипп II... с удовольствием присутствовал на бесконечных аутодафе на площадях Вальядолида... Цена, которую уплатила Россия за ликвидацию политической раздробленности, не превосходила жертв других народов Европы, положенных на алтарь централизации. Первые шаги абсолютной монархии в странах Европы сопровождались потоками крови подданных...» (выделено мной. — В.К.). Впрочем, определение «не превосходила» весьма неточно. Один из наиболее серьезных исследователей русской истории XVI - начала XVII века Р.Г.Скрынников доказал в своей книге «Иван Грозный» (1975), что при этом царе «было уничтожено около 3—4 тысяч человек». Между тем как давно установлено, в Англии в тот же век казнено было при Генрихе VIII 72 тысячи, при Елизавете — свыше 89 тысяч человек; примерно столько же «инакомыслящих» было уничтожено их современниками испанскими королями Карлом V и Филиппом II. Конечно же, это различие в количестве погибших никак не «примиряет» нас с Иваном Грозным. Речь идет лишь о том, что не следует видеть в нем некое «уникально русское» чудовище. Но, пожалуй, гораздо более важно другое. В России никогда не было культа Ивана Грозного. Правда, некоторые видные деятели ценили его, но это были (вот ведь неожиданность для «идеи» А. Рыбакова!) люди, настроенные как раз в «западническом», «европейском» духе: они — правда, едва ли основательно — видели в Иване Грозном прямого предшественника Петра Великого и потому считали нужным оправдывать или даже восхвалять его. Так, например, высокие оценки деятельности Ивана Грозного содержатся в сочинениях Белинского, Герцена и т. п. Белинский так и писал об Иване IV: «Этот Петр Первый, не вовремя явившийся...» Иван Грозный не смог стать Петром, полагал Белинский, ибо для этого «были непреодолимые преграды, заключавшиеся сколько в отчуждении Руси от Европы, столько и в хаотическом состоянии самой Европы» (это соотнесение Ивана с Европой весьма многозначительно). Но, заключал уже в конце жизни, в 1847 году, Белинский, Иван Грозный «все-таки сделал свое дело... и для реформы Петра Великого уже многое было подготовлено». Александр Герцен писал в своей известной книге «О развитии революционных идей в России»: «Иван Грозный дерзнул призвать себе на помощь общинные учреждения; он внес поправки в свой судебник в духе старинных вольностей; он предоставил сбор податей и все местное управление выборным чиновникам... Он даже хотел уничтожить должность наместников в областях, предоставив последним самоуправление... Но... его замыслы встречали противодействие... Доведенный отчаянием до бешенства, полный ненависти и отвращения, Иван умножил казни... «Я не русский, я немец», — сказал он однажды своему ювелиру, иностранцу по происхождению». Однако, как уже сказано, большинство русских мыслителей, историков, художников — особенно «славянофильского» склада — отнюдь не разделяло этого рода представлений об Иване IV. Достаточно напомнить, что на воздвигнутом в 1862 году памятнике «Тысячелетие России» среди ста девяти фигур выдающихся русских деятелей Ивана Грозного нет! В отличие от Англии, где высоко вознесены личности Генриха VIII и Елизаветы, и Испании, благоговейно чтящей память Карла V, отправившего на казнь десятки тысяч людей, в России хвалы по адресу Ивана IV всегда были чем-то сомнительным. Вот почему нелепо и, прямо скажу, недобросовестно пытаться истолковывать жестокость Ивана Грозного как нечто характерно «русское». Наконец, необходимо обратить внимание на еще одну очень существенную сторону дела. Чтоб найти хоть каких-нибудь «предшественников» Сталина в России, приходится, как видим, углубляться на три или даже четыре с лишним столетия назад. И это вполне закономерно, ибо в течение XVIII—XIX столетий Россия в сравнении с Западной Европой была поистине уникальной страной: за 175 лет в ней по политическим обвинениям было казнено всего лишь 56 человек (6 пугачевцев, 5 декабристов, 31 террорист времени Александра II и 14 террористов времени Александра III). За это же время в Западной Европе было совершено много десятков тысяч политических казней (так, всего за пять дней июня 1848 года в Париже было расстреляно 11 тысяч человек — о чем, между прочим, с ужасом писал свидетель событий, Терпен, а за несколько дней мая 1871 года — более 30 тысяч человек). Ничего подобного в России не было[1]. В высшей степени характерный и  примечательный  факт: в  тексте донесения  генерал-адъютанта Голенищева-Кутузова о событии казни пяти декабристов Николаю I  сообщалось, что «по неопытности наших палачей и неумению устраивать виселицы, при первом разе трое, а именно: Рылеев, Каховский и Муравьев, сорвались...». Между тем в это время в любом крупном городе Западной Европы обязательно имелся квалифицированный профессиональный палач. Нельзя не упомянуть, впрочем, что по истинно русской страсти к безоглядной национальной самокритике сорвавшийся Кондратий Рылеев воскликнул тогда: «Проклятая земля, где не умеют ни составить заговора, ни судить, ни вешать!» Казалось бы, последнее «неумение» не должно было вызывать недовольства, но... Единственный период, когда политических казней было много, хотя все же гораздо меньше, чем в Европе, - это эпоха революции 1905—1907 годов, а отчасти и последующих лет, 1908—1910-х (поскольку продолжались и революционные действия, и судебное следствие по делу арестованных). В имеющейся статистике казней преступления разделены на следующие категории: государственные; убийства; разбой; ограбления; различные воинские и т.п. Будем считать (как обычно и делается), что под понятия «убийства», «разбоя» и т. п. (а к этой категории отнесена большая часть осужденных на казнь) суды подводили и собственно политические преступления. Но даже и при этом допущении за 1905—1910 годы (то есть за шесть лет) был казнен 3151 человек следовательно, в 10 раз меньше, чем в мае 1871 года в Париже... Нередко говорят как о примере сознательной и целенаправленной жестокости об убитых 9 января 1905 года.

 ¹ Могут возразить, что людей в России губили не только в результате казней, но и, скажем, при подавлении бунтов. Но это всецело относится и к Европе.

 

Но современная историография установила, что 9 января было проявлением тупости и безответственности, а не жестокого умысла в собственном смысле. В своем труде «Православная церковь в борьбе с революцией 1905 — 1907 гг.» П. Н. Зырянов рассказывает следующее: «Гапона однажды спросили: «На что же вы рассчитывали, когда 9 января вели рабочих¹ на Дворцовую площадь, к царю?» Гапон отвечал: «...Мы бы вышли с царем на балкон... Общее ликование. С этого момента я — первый советник царя и фактический правитель России. Начали бы строить Царствие Божие на земле...» В праздник Крещения, 6 января, царь был в столице и присутствовал при богосвятии на Неве. После этого он уехал в Царское Село... Вечером 8 января Святополк-Мирский² провел совещание с рядом министров, высших военных и полицейских чинов. Главная опасность усматривалась в скоплении большой массы народа на Дворцовой площади. Поэтому было решено, что шествия будут остановлены у застав «благодаря особой дислокации войск»... Сразу же после совещания министр внутренних дел поехал с докладом к царю... Николай после отъезда министра оставил в дневнике... запись: «8-го. Был вечером Мирский с докладом. Рабочие ведут себя спокойно, во главе какой-то священник-социалист». Но «утром 9 января... раздались залпы... Вечером 9-го у Святополк-Мирского снова собрались военные и полицейские чины. Министр потребовал объяснить, «кем было сделано распоряжение о стрельбе и почему в этом случае не распоряжался градоначальник»... Фулон³ отвечал, что он не мог остановить стрельбу. Фактически распоряжались военные... Товарищ министра внутренних дел П.Н.Дурново возразил, что... следовало вызвать одну кавалерию, которая рассеяла бы толпу, не открывая стрельбы... Теперь возражал начальник штаба войск гвардии и округа генерал Н. Д. Мешетич: «...Что касается стрельбы, то это неизбежное последствие... Существуют на этот счет точные правила, и, если толпа, несмотря на троекратные предупреждения, не желает расходиться, а напирает на войска, даются определенные сигналы, а затем стреляют...» Таким образом, речь может идти только о круговой ответственности... Повинны были и «правила»...⁴ Словом, дело идет не о чьей-то целенаправленной воле, а именно о тупой «круговой ответственности» — вернее, безответственности.

 

¹  Их было более 140 тысяч (!) человек.

²  Министр внутренних дел.

³  Петербургский градоначальник.
⁴   3ырянова  П. Н. Православная    церковь в борьбе   с революцией 1905—1907 гг.

М., 1984, с. 49—51.

 

Нельзя не заметить, что в романе «Дети Арбата» есть сцена, как бы прямо опровергающая «русское» происхождение сталинского террора. Автору в данной сцене хотелось высказать иную мысль, и он волей-неволей сообщил нечто открыто противоречащее основной «настроенности» своего романа. Марк Рязанов говорит своей возмущенной сестре, матери отправленного в ссылку Саши Панкратова:

«— Будем прямо говорить, в наше время пустяк —
три года ссылки... ведь расстреливают...»

Сестра отвечает Рязанову:

«— Вот как... не расстреляли... за стишки в стенгазете не расстреляли... Дали за стишки в стенгазете всего три года ссылки в Сибирь — спасибо! Три года, чего там, пустяк! Ведь и Иосифу Виссарионовичу Сталину больше трех лет ссылки не давали, а он вооруженные восстания устраивал, забастовки, демонстрации, подпольные газеты выпускал, нелегально за границу ездил, и все равно — три года, он бежал из ссылки, и его водворяли обратно на те же три года. А побеги сейчас Саша, ему, в лучшем случае, дадут десять лет лагерей...»

Эта верная информация как бы неопровержимо свидетельствует, что Сталину нечему было «научиться» в старой России...